Миркин Яков

Внешняя политика в футляре экономики

Хитрость, искусство дипломатии, способность заставить считаться с собой – все это во внешней политике имеет пределы. Все, что может ужасать или восхищать «партнеров», определяется ресурсами, которые обеспечивает экономика страны. Внешняя политика Китая при ВВП на душу населения в 307 долларов (1980) не может не отличаться от сегодняшней, когда этот показатель достиг 8300 долларов (прогноз на 2015 г.) и впервые пересечется с Россией. Китай, формирующий 2,7% мирового ВВП (1980), и Китай, «весящий» 15,5% ВВП всего мира (прогноз 2015 г.) – разные фигуры в геополитике.

Эта азбука часто забывается. Преувеличенные представления об экономической мощи, размерах, прошлая слава, число всего того, что бьет, летит и поражает, – все это туманит головы, заставляя того, кто должен сберегать силы и быть осторожным на длинных дистанциях, бросаться вперед, как будто его мощь и влияние безграничны. Экстремальность внешней политики, личные амбиции людей, принимающих решения, способны довести напряжение слабой или даже растущей экономики до предела, вызвав ее быстрое разрушение или подтолкнув к угасанию на десятилетия. Примеров тому в мировой истории сколько угодно.

Какова экономическая реальность России и какую внешнюю политику эти реалии должны создавать?

Кто мы?

Мы – экономика 1 (одного) трамвая и 4 (четырех) троллейбусов в месяц. За месяц мы делаем чуть больше 200 металлорежущих станков и 200 плугов. Великая промышленность России производит в год 1 (одно) пальто на 140 человек, 1 (одну) пару трикотажных носков/колготок на одного человека, 1 (одно) платье на 20 женщин, 1 (одну) пару брюк на 12 человек, 1 (одну) деревянную кровать на 100 человек в год (Росстат, 2015).

Это – деиндустриализация. По продолжительности жизни мы на 122-м месте в мире (ВОЗ, 2013). В Палестинской автономии живут дольше, чем в России.

Мы – слабеющая экономика. Доля России в мировом ВВП, стартовав от 0,8% в 2000 г., достигла при высоких ценах на сырье 2,8% в 2013 г., а затем упала до 2,4% в 2014 г. и 1,7% в 2015 г. (прогноз МВФ). Мы – кризисная экономика. В 2015 г. снижение промышленного производства на 4–5%, розничной торговли – на 7–9%, экспорта-импорта товаров – на 35–40%, реальной заработной платы – до 10%, при инфляции в 15–16%, падении курса рубля в 2014–2015 гг. в два раза, фактическом сжатии кредита на 10–15% (Росстат, ЦБР).

Мы – огосударствленная экономика. Доля государства в реальном секторе выше 50%, в банках – 60%. Это экономика «слонов» – крупнейших компаний и корпораций, олигополий, со сверхконцентрированной собственностью, со слишком низкой долей среднего и малого бизнеса. Мы – сырьевая экономика. Она очень зависит от «внешних поводков» – цен на нефть и газ (65% экспорта товаров (2014)), от курса доллара к евро (чем он сильнее, тем ниже мировые цены на сырье), от ключевого клиента – Евросоюза. До 2015 г. 49–50% экспорта-импорта приходилось на ЕС, сегодня – 44–46% (ФТС). Но этот клиент хотел бы оторваться от нас. Документированная политика Евросоюза и Соединенных Штатов – сокращение доли России как поставщика сырья.

Риски старения экономики

Крупнейший риск – санкции, но не финансовые, а запреты на поставки оборудования. За месяц в России производят 200–250 металлорежущих станков (Росстат). В десятки раз ниже потребностей. Их ежегодное выбытие – десятки тысяч. 75–80% парка металлообрабатывающего оборудования эксплуатируется более 20 лет.

Это экономика, потерявшая за четверть века сотни научных школ и технологий. Критически зависимая от импорта: «Станкостроение (доля импорта в потреблении, по разным оценкам, более 90%), тяжелое машиностроение (60–80%), легкая промышленность (70–90%), электронная промышленность (80–90%), фармацевтическая, медицинская промышленность (70–80%), машиностроение для пищевой промышленности (60–80%)». Это оценка Минпромторга. «Доля импорта во внутреннем потреблении составляла в 2011–2012 гг. 62–66% по горячекатаному листовому прокату, 84,4–91,6% по холоднокатаному листовому прокату и 36,2–48% по сортовому прокату».

А как там санкции? Закупки машиностроительной продукции в дальнем зарубежье – прежде всего в ЕС – сократились на 46–48% в 2015 г. (ФТС). Импорт механического оборудования упал на 40–45%. Это значит, что экономике, которая была на технологическом пике к началу 2014 г., грозит если не коллапс, то устаревание, по образцу «Большого Ирана». Дать денег – не значит совершить модернизацию, даже если дать очень много. За четверть века мы во многом утратили способность производить средства производства для производства средств производства. Закупали технологии и оборудование, но не способность делать их.

В России 1,3–1,5 млн единиц механообрабатывающего оборудования, 50% оборудования старше 20 лет, ежегодно выбывает 60 тыс. станков (2011 г.). Доля импорта – почти 90% (2011 г.). Производство (2014 г.) – 6–7 тыс. станков в год. В 10 раз ниже минимальной потребности.

Получить технологии в Китае? Вопрос – каков уровень технологий, не являются ли они вторичными, будут ли они из первых рук, не запрограммированы ли мы на еще большее отставание? Еще один вопрос – насколько это вообще возможно? Китай находится в стратегическом диалоге с США и входит в тройку их крупнейших торговых партнеров. Потихоньку углубляются и военные связи между этими странами.

Доля Китая во внешнеторговом обороте добралась до 11,7% (январь-август 2015 г.). Пару лет назад – примерно 10%. Но в абсолютных объемах товарооборот с Китаем упал за год на 30%! И еще – пока это очень невыгодный клиент. У нас с Китаем – отрицательное сальдо экспорта-импорта. За январь-август 2015 г. – 3 млрд долларов в минусе. Не мы зарабатываем на Китае, а он зарабатывает на нас. Нужно вложить еще миллиарды, чтобы обрушить на КНР потоки сырья и выйти в плюс. Или не выйти. Сырье – против готовой продукции из Китая. Это уже реальность.

Взять технологии в Японии и Южной Корее? Но эти страны – стратегические партнеры Соединенных Штатов и находятся под их «военным зонтиком». Импорт технологий из этих стран, нравится нам это или нет, будет сталкиваться с ограничениями.

Финансовая реальность

У нас недостаточная финансовая глубина. Монетизация (широкие деньги/ВВП) – 52–55% ВВП (2013 г.), в Китае – почти 200%, в развитых экономиках – в среднем 80–120%. Доля России в глобальных финансовых активах (1–1,5%) в 2 раза ниже, чем ее доля в мировом ВВП. Еще ниже доля рубля в международном финансовом обороте.

Двузначный процент, невыносимый для бизнеса, высокая инфляция, зависимость от денег нерезидентов, склонность к «финансовым инфекциям», передаваемым из-за границы с двукратным усилением. Спекулятивная модель финансового рынка, живущего по закону американских горок. Или «русских горок», как их называют в США. Низкая насыщенность кредитами. Встроенная в экономику высокая немонетарная инфляция. Норма инвестиций – 18–20% ВВП вместо 25–30%. Это экономика увядания.

Двадцать лет (кроме 2006–2007 гг.) в России – чистый вывоз капитала. Мы создали уникальную по офшоризации экономику. Финансовый сектор – по сути, нерыночная среда. Он сверхконцентрирован (пять банков – 50% банковских активов, 20 банков – 75%, 60–70% денежных ресурсов в Москве). Сеть банков и других финансовых институтов сокращается со скоростью 8–10% в год.

После 2008 г. все более проблемны государственные финансы (дефицит бюджета, долги регионов, сжатие социальных/гражданских расходов, мегапроекты). Налоговая нагрузка в 37–40% ВВП сопоставима с развитыми странами ЕС, растущими с темпами 0,5–1% в год. При такой нагрузке в России просто не может быть сверхбыстрого роста и модернизации.

Мало денег. Мало инвестиций. Утлая финансовая лодочка. Мелкая, деформированная финансовая система, которая не способна поднять инвестиции для быстрого роста и модернизации.

Милитаризация экономики?

4,5% ВВП (2014 г.) – это очень высокий уровень военных расходов, и он возможен и даже необходим во времена «наверстывания упущенного», ускоренной модернизации армии, но на длинных горизонтах может стать железным вычетом из ВВП, резко ограничивающим рост экономики и гражданское потребление, что бы ни говорили о трансфере военной продукции в мирные сферы.

Этот уровень военных расходов (4,5% ВВП) – примерно 10-е место в мире среди почти 200 государств, сразу после Омана (11,6% ВВП), Саудовской Аравии (10,4%), Южного Судана (9,3%), Ливии (6,2%), Конго (5,6%), Алжира (5,4%), Анголы (5,2%), Израиля (5,2%), Азербайджана (4,6%) (2014, SIPRI). Почти все эти государства – на грани военных конфликтов или внутри них.

И еще одно «но». Нам еще только предстоит совершить свое собственное «экономическое чудо». Но все случаи сверхбыстрого роста и модернизации после 1945 г. произошли в странах с низкими военными расходами, при очень высокой доле инвестиций в ВВП.

Конечно же, у России особая роль и ответственность. Пусть будет все, что нужно для армии. Экономно, эффективно, не скупясь – самое современное, чтобы летало, доставало, поражало. Но российская экономика не имеет права становиться жестко милитаризованной. В ней не должно быть перебора пушек. Это утопит ее. Танки вместо трамваев. Корветы и фрегаты вместо речных пассажирских судов.

Из интервью президента ОАК Юрия Слюсаря: «В  “Объединенной авиастроительной корпорации” военные программы обеспечивают порядка 80% выручки… и для авиастроительной корпорации являются основой бизнеса…».  Авиастроение – военная отрасль? В «Объединенной судостроительной корпорации» 90% доходов – от военного судостроения. Вот что ОСК пишет в своем годовом отчете за 2014 г. (с. 51). В России речной флот – более 23 тыс. судов (2012). Большей частью они построены в 1970-е – 1980-е годы. Их средний возраст – 30–40 лет. К 2020 г. 80% судов должны быть выведены из эксплуатации. Но пассажирские суда (речные, морские, на подводных крыльях) в России строят по штуке-две в год.

Мы рискуем получить к 2020-м гг. нечеловеческую экономику с уровнем милитаризации выше, чем это было в 1980-е годы. В ней будет делаться меньше «гражданской продукции», чем даже в это трижды поминаемое время, потому что утеряна способность производить многое из того, что можно купить в обмен на сырье. Мы резко ограничены в гонке вооружений возможностями экономики, в которой не делаются самые простые вещи. Российская экономика, переходящая к формуле «сырьевая + аграрная + военная» – неправильная экономика.

Давление глобальных финансов

Российская экономика жестко коррелирована с мировыми ценами на сырье – нефть, газ, металлы, продовольствие. С 2000-х гг. сырье стало финансовым товаром. Мировые цены формируются на биржах товарных деривативов Нью-Йорка, Чикаго, Лондона, Канзас-Сити, Миннеаполиса. Они очень зависят от доллара как мировой резервной валюты. Цены – в долларах, основная часть расчетов – в долларах. Когда курс доллара к евро падает, цены на нефть и другое сырье, при прочих равных, растут. Когда доллар укрепляется – наоборот, падают.

Но у доллара с 1970-х гг. – длинные 15–17-летние циклы «ослабления – укрепления». 2001 г. – середина 2008 г. были золотым временем для России. Многолетнее ослабление доллара к евро, когда цены на сырье многократно росли. После кризиса 2008 г. доллар стал циклически укрепляться. В 2011 г. началось падение цен на металлы. С 2011 г. алюминий, медь, золото, черные металлы намного подешевели. Медь – в два раза, алюминий – на 45%, золото – на 42%, серебро – на 70%. C 2012 г. падают цены на зерно (примерно на 45%). С лета 2014 г. резко снизились цены на нефть и газ. Нефть сегодня в два раза дешевле, чем год с хвостиком назад. Все это – товары российского экспорта.

Прогнозируется, что укрепление доллара к евро продолжится в 2015–2018/2019 годах. Впереди – «эпоха сильного доллара». При прочих равных, это означает в будущем «территорию низких цен» на сырье. В 2016–2018/2019 гг. высока вероятность дальнейшего снижения цен на сырье до 70–80% от уровня конца 2015 г. или, по меньшей мере, стабилизации их на сегодняшних «внизу», несмотря на рост спроса, связанный с оживлением мировой экономики.

Это – плохие новости для нашей экономики. Облегчения (циклическое ослабление доллара, рост цен на сырье как на финансовый товар) можно ждать с 2020–2021 годов.

А что замечательного?

Мы – великая сырьевая экономика. Россия занимает в мире по производству нефти – 1–2-е места; алмазов – 1-е место; природного газа –  2-е место; ячменя – 1-е место; алюминия – 2-е место; титана – 2-е место; золота – 3-е место; серебра – 4-е место; стали – 5-е место; пшеницы – 5-е место; ржи – 2-е место; лесоматериалов – 6-е место; меди – 7-е место; цинка – 11-е место. 2-е место по экспорту вооружений; один из крупнейших производителей минеральных удобрений (2010–2014 гг.).

Макроэкономические сценарии будущего

Когда перебираешь – кубик за кубиком – все то, что составляет существо российской экономики, становится ясно – она на перекрестке. Перед ней острые, может быть, отчаянные вызовы, частью внешние, частью – внутренние, сложившиеся в результате ее эволюции за четверть века как не слишком удачного экономического проекта. На эти вызовы нужно дать убедительные ответы.

Тот сценарий, который будет реализован, жестко определит и внешнюю политику России в 2016–2025 гг. Она будет внутри его «футляра». Можно прогнозировать четыре сценария макроэкономического будущего.

«Цунами». Вероятность – 10–15%. Внешний удар (доллар до 1,0–0,95 к евро, цены на нефть до 25–30 долларов за баррель, финансовая инфекция от шока на рынке акций США, приступа долгового кризиса в Европейском союзе или иного системного риска). Обострение кризиса внутри России, политический шторм, замыкание, антизападничество, маргинализация идей, уход в «башню из слоновой кости». Бойкот, страна, завернутая в санкции. Похоже на то, что марксисты называли азиатским способом производства. «Большой Иран».

Заповедник раритетной техники. Милитаризованная экономика, существующая по формуле: «сырьевая + аграрная + военная». Морально устаревающая держава. Негативный кадровый отбор. Сверхвысокие политические риски. Страна – надлом.

Попытка «рвануть вперед» (ежегодный рост ВВП на 5–7%, норма накопления – до 30–35% (сегодня – 19–20% ВВП), бум военных расходов, мегапроектов. «Упремся лбом» в технологический тупик/бойкот. Техническое отставание до 30–40 лет. Рост конечного потребления государства до 20–22% ВВП (сегодня –
18% ВВП). Сокращение потребления домашних хозяйств. Пустые полки магазинов.

На горизонте в 5–10 лет – резкое замедление экономики до 0–2% (или минуса).

Печатный станок. Дефицит бюджета покрыт нерыночными кредитами/займами Банка России. Фиксированный валютный курс. Замораживание цен. Продуктовый дефицит. Дальнейшее огосударствление. 80–90% экономики – в руках государства. Сжатие финансового рынка в десятки раз. Неконвертируемая валюта, закрытый счет капитала. Снижение производительности труда и реальных доходов населения.

«Замороженная экономика». Вероятность – 45–50%. Полузакрытая стагнационная экономика с устаревающими технологиями, большими амбициями и со все большей концентрацией сил и средств в ВПК. Стабилизация на более низком уровне. Все процессы заморожены, заграница потихоньку сокращает зависимость от России как якорного поставщика сырья. Типичная латиноамериканская экономика, со сверхвысокой концентрацией собственности, огосударствлением, избыточными регулятивными издержками. Полурыночная среда, олигополии.

На горизонте в 5–10 лет? Технологическое устаревание год от года. Изощренная изоляция со стороны индустриальных стран, сохраняющих, тем не менее, потоки сырья из России. Дальнейшее упрощение структуры экономики. Деиндустриализация. Естественно низкие темпы роста в 0–2%. Норма накопления – 18–24% ВВП. Волатильность экономики. То резко вниз, то прыжком вверх вслед за мировыми ценами на сырье, динамикой мегарасходов в России (ВПК, мегапроекты).

Вечные скачки курса рубля, условно говоря, от 40 до 100 руб. за доллар и ниже. Ежегодно заносимые финансовые инфекции, шоки. Финансовые рынки, капитализация пляшут от плюс 20–30% до минус 20–30%. Холодные, спекулятивные рынки. Рост рисков неконвертируемости рубля, закрытия счета капиталов (полного или частичного). Низкая монетизация (М2/ВВП) – 40–55% ВВП, кредиты – 35–45% ВВП. Процент – выше 10–20%.

Инфляция стремится за 10%. Встроенный немонетарный рост цен. Высокое налоговое бремя. Доходы правительства/ВВП – 36–40% и выше. Конечное потребление государства – 17–19%. Редкие острова иностранных инвестиций в сырьевые проекты. Утечка мозгов, капиталов, низкий рост производительности труда, «замораживание» реальных доходов населения.

Рапорты о трудовых победах и успехах экономики. Сползание к дестабилизации в будущем.

«Управляемый холод». Вероятность – 30–35%. Замена большинства управляющих во всех эшелонах власти, приход команд молодых технократов под лозунгом рациональности, развития, модернизации. Кадровые перестановки в рамках неизменной системы ценностей и вертикали власти. Аналог – Испания Франко середины 1950-х – начала 1960-х годов.

Последствия – менее однозначный, более «хитрый», но аналог второго сценария. Та же модель экономики с элементами модернизации, реконструкции, «новыми деталями». Эффективность – чуть выше, волатильность – чуть мягче, сползание к дестабилизации – чуть замедленнее.

«Внезапный поворот». Вероятность – 5–10%. Попытка создать собственное «экономическое чудо», уйти в финансовый форсаж, совершить максимум для того, чтобы высвободить энергию бизнеса и среднего класса, создать все, чтобы центром экономической политики было качество и продолжительность жизни, рост имущества семей из поколения в поколение.

Другая риторика. В экономике – быть «либеральнее самых либеральных». Тезис для тех, кто снаружи – «ведь у нас очень либеральная проевропейская страна». Политика дешевого кредита, дешевого процента, умеренно заниженного валютного курса рубля, сильных налоговых стимулов за рост и модернизацию, сокращение налогового бремени, урезание регулятивных издержек, подавление немонетарной инфляции, твердое антимонопольное регулирование, максимум льгот для среднего и малого бизнеса в пользу роста активов среднего класса.

В политическом плане – новый взгляд на эволюцию Европы (мост «ЕС + Россия» = интегрированная экономическая система). Замораживание внеэкономических конфликтов. Курс США и Германии на реальную интеграцию России. «Вбирание» России как противовес радикализму, набирающему силу на Востоке.

Выход на устойчивую, долгосрочную траекторию роста в 5–8%. Норма накопления – 30–34% ВВП. Рост – все менее сырьевой. Новая индустриализация. Активный трансфер технологий и мозгов в Россию.

Налоговая нагрузка – 28–32% ВВП, конечное потребление государства – 14–15% ВВП. Монетизация (М2/ВВП) осторожно растет с 40–45% до 80–100%. Насыщенность кредитами – до 70–80%. Инфляция снижается до 2–4%. Валютный курс – стабилизация сначала в районе 65–67 руб./доллар, затем все медленней, в меру ослабления инфляции, годами ползет ниже к 70–90 руб./доллар и т.д. Рубль – «умеренно ослаблен» к доллару и евро. Капитализация рынка акций – до 100–120% ВВП. Огосударствление экономики падает с 50–60% до 20–30%. Взрывной рост прямых иностранных инвестиций. Доля инвестиций через офшоры сокращается с 70–80% до 20–30%. Уверенный рост доли среднего и малого бизнеса в ВВП, производительности труда, реальных доходов. Россия – чистый экспортер капитала – становится на 10–15 лет его чистым импортером, прежде всего в части прямых иностранных инвестиций.

Только четвертый сценарий смешивает все карты на столе. Он дает возможности смягчить, а в будущем – урегулировать геополитические конфликты. Создает энергетику, которая «съедает» все риски, оставляет людей и капиталы дома, собирает вокруг Москвы бизнесы и государства и делает невозможной саму мысль об отъезде. Из удачного проекта не уходят и не уезжают. В него стремятся.

Первый-третий сценарии делают экономическую и социальную стабильность все более хрупкой. Заранее известно, что неизбежны ее сломы. Если не сегодня, то через пять лет. Не через пять, так через десять. По статистике, в развивающихся экономиках кризисы происходят с частотой 1–2 раза в 10–15 лет, особенно когда страна так зависит от курсов иностранных валют, цен на сырье, доступа к импорту технологий и при этом находится под растущим внешним идеологическим и силовым давлением.

Четыре сценария внешней политики

«Цунами». Новая холодная война, гонка вооружений, но с опорой на значительно меньшие ресурсы и сферу влияния, чем СССР. Воинственная риторика, яркий антиамериканизм. Попытка создать мировую сеть военных присутствий. Булавочные уколы, дипломатия канонерок, риски случайных прямых столкновений, прямые линии, переговоры о разоружении, запрещении и предупреждении. Демонстрации силы, втягивание в региональные, точечные конфликты. Главная политика – ядерное сдерживание. Дипломатия – ее оболочка.

Россия обложена санкциями, запирающими ее в собственном доме. Мир белого и черного. Мир империй зла и добра. Россия теряет влияние на постсоветском пространстве, расширяет связи с государствами, находящимися в самых напряженных отношениях с Западом. Работа с партиями крайне правого или левого спектра. Изображение мини-СССР начала 1980-х годов.

Эта политика имеет жесткие экономические границы. Ее «не потянуть» – ни по уровню технологий, ни по человеческому капиталу и материальным ресурсам. Стремительно устаревающая милитаризованная экономика после четверти века утечки мозгов и утраты научных школ. Перекрыт доступ к новым технологиям и оборудованию. Прямая изоляция. Результат – надлом, конфликт, риски распада, угроза лобовой войны на изломе.

«Замороженная экономика». Оттенков в российской политике многим больше.  Она – смешанная. В ней – 40–50% от первого сценария, а на 50–60% – остатки интеграции 1990-х – 2000-х гг., мотивы экономической экспансии (ЕАЭС, поворот на восток), удержание ниши в G-20 и в системе глобального регулирования (финансы, торговля, налоги, климат, Арктика и т.п.), «холодный мир» с ЕС (ключевой клиент российской экономики), посыпание «песка под ногами США» в любых возможных точках, минимальное, холодное партнерство с ними там, где интересы совпадают. Мучительные попытки перетянуть на себя Китай, опровергаемые самой природой этого существа.

Игра в великую державу. Политика треугольников, четырехугольников, любых мини-союзов, в которых дружат против кого-то. Поиск «несимметричных ответов» – точечных ударов, неожиданных ходов как рычагов для достижения целей малыми силами. Рекультивация идей 1970-х – 1980-х гг. – «разрядка», «паритет».

Дефицит идеологии, идей, которые можно было бы экспортировать. Православие, особая цивилизационная роль, примитивно толкуемое «евразийство» как способ отгородиться от Запада – все это экспортные товары ограниченного применения. Спецпропаганда во всей своей красе.

Попытки использовать еще советские опорные площадки, с которых осуществлялось влияние (арабский мир, Латинская Америка), апеллировать к XIX веку (панславизм), «традиционным связям» (Индия, Африка и т.п.). В повороте на Восток, в разной степени близости и диалогах с Китаем и другими индустриальными государствами Азии под оболочкой геополитики будет все больше скрываться «обмен сырья на бусы», а лучше – сырья на технологии и оборудование. Чем дальше от экономики, тем формальнее будут союзы и партнерства, основанные на остатках российской влиятельности. Самый широкий промышленный шпионаж, чтобы возместить нехватку идей и инноваций.

Всему этому будет решительно мешать дефицит ресурсов и экономика. Если бы она росла до 3–5% мирового ВВП, успешно проходила бы все стадии открытости и модернизации и если бы при взгляде на нее разгорался аппетит глобальных инвесторов, то все эти танцы встречали бы возрастающий интерес и уважение в мире.

Это внешняя политика перенапряжения, которая, как и в первом сценарии, неизбежно, пусть и на более дальних расстояниях, приводит российскую экономику к милитаризации и надлому. Тем более что курс США и ЕС в этом сценарии – мягкая изоляция, уход от сырьевой зависимости от России, прорывающаяся конфликтность, огораживание, отбуксировка в док, пока естественная ржавчина и закрытость не съедят все то, что гарантированно в ответ уничтожает. И, как и в первом сценарии, огромные, постепенно нарастающие риски прямого столкновения.

«Управляемый холод». Похоже на политику Франко конца 1950-х гг., поддержанную Соединенными Штатами и Европой (этому есть документальные свидетельства). Именно тогда были заложены основы испанского экономического чуда эпохи «после Франко».

Внешняя политика России становится мозаичнее, многоцветнее, в ней есть что-то от первого сценария (20–30%), от второго (50–60%), но появляются новые элементы (10–30%), рассчитанные, скорее, на будущее. Ноты сотрудничества чуть ярче. Потихоньку возвращаются глобальные инвесторы и крупные иностранные финансовые институты, возобновляется перенос производств в Россию.

Все это требует, чтобы дипломатия обслуживала, скорее, рост экономического и человеческого оборота между странами, чем полемику. Прекращаются взаимные публичные истерики в военной области. Чуть менее жестким становится идеологическое противостояние. Зоны противоречий замораживаются. Меньше настроя на конфронтацию «Россия–Запад» в институтах глобального регулирования. Начинают вновь вспыхивать точки военного сотрудничества.

Однако базовый конфликт не решен. Стагнирующая, слабеющая, устаревающая экономика с растущим военным механизмом внутри и работающая на пределе возможностей как основа внешней политики. Здесь нет ничего для роста российского влияния. Дипломатия «сдавлена» естественными барьерами, которые создает хаотичная экономика и идеология государства «латиноамериканского типа».

«Внезапный поворот». Эта внутренняя политика немедленно приводит в ступор глобальных игроков. В стране – почти изгое, которую костерят на всех перекрестках, возникает «проевропейская политика». Воистину чудо – или экономическое чудо. Начинают слабеть темы противостояния, антиамериканизма, евразийства, особого пути. На первое место выносятся качество и продолжительность жизни, обогащение семей, рождаемость, здоровье, собственность и успех, рост экономики, свобода бизнеса, низкие риски, Россия как дом, обустраиваемый по лучшим стандартам.

Во внешней политике России это означает рациональность, жизнь в границах, очерченных экономикой. Временный отказ от глобальных амбиций, от попыток реально влиять в каждой значимой точке мира. Это отход от политики перенапряжения сил, растраты жизней и уничтожения национального богатства, которая триста с лишним лет делала из России военную экономику, из бюджета – военный бюджет, из населения – мобилизационный корпус.

Рациональность – не значит неучастие. Это участие, но только в ключевых, принципиальных для безопасности России точках. Всего лишь двадцать лет спокойствия. Двадцать лет замороженных конфликтов, роста и модернизации экономики, приумножения населения, свободы бизнеса. Двадцать лет «вооруженного нейтралитета».

«Нейтралитет»? Утопия, смешно – объявление Россией о нежелании вмешиваться в конфликты за ее границами? А бросать вызов в почти каждой возможной точке – не смешно? «Нейтралитет» не предполагает слабой армии. Наоборот, это сильная, современная ядерная триада.

Эта политика – другой взгляд на каждого из нас. Мы – не «население», не расходный ресурс. В этой модели мы – что-то другое. Каждый из нас – огромная ценность. Каждый – «швейцарский гном», который сидит на богатствах России. Каждый – тот, кто, вместо того чтобы тратить бесчисленное время на дебаты и манифестации, должен иметь все прелести природной ренты, работать, работать беспредельно, приумножая семейные капиталы – и тем самым те активы и бизнес, которые называются «российскими». Мы можем стать «нейтральными», чтобы создать Швейцарию и Швецию, умноженные на десять. Мы в этой модели – ресурсная территория всего мира, держатели потенциала, торговцы со всем миром, золотых дел мастера.

Но что же даст это «экономическое чудо» в области внешней политики? Конфликты на постсоветском пространстве будут заморожены. «Новая Россия» – сигнал для возобновления интеграции «ЕС–Россия». Будет – не сразу, может быть, в течение 5–10 лет – перезаключен контракт с Западом, дана «отмашка» на прямые инвестиции в Россию. Взаимопроникновение экономик и обществ по линии «Россия–Китай, новые индустриальные государства Азии» происходит не только и не столько по модели «обмен сырья на бусы». Со временем восточный вектор получит иное качество – обмен знаниями, технологиями, продукцией с высокой добавленной стоимостью как основа будущих «союзов» и «партнерств» в Азии. Возникнет нечто новое – центростремительное движение к России вместо центробежного 1989–2010-х годов. Совсем другая внешняя политика, в которой будут меряться не только и не столько силами армий, сколько весом и качеством экономики. Германия, Япония, Китай, Южная Корея – примеры из этой серии.